Рядом с нею стоял небольшой трубочист, темный, как уголь, но тоже из фарфора и таковой же чистенький и милый, как все другие остальные. Он ведь только изображал трубочиста, и мастер точно так же мог бы сделать его царевичем — все равно!
Он стоял грациозно, с лестницей в руках, и лицо у него было бело-розовое, как будто у девченки, и это было чуть-чуть некорректно, он мог бы быть и почумазей. Стоял он совершенно рядом с пастушкой — как их поставили, так они и стояли. А раз так, они взяли да обручились. Парочка вышла хоть куда: оба молоды, оба из 1-го и такого же фарфора и оба идиентично хрупкие.
Здесь же рядом стояла еще одна куколка, в три раза больше их ростом, — старенькый китаец, умевший кивать головой. Он был тоже фарфоровый и называл себя дедушкой малеханькой пастушки, вот только доказательств у него не хватало. Он утверждал, что она должна его слушаться, и поэтому кивал головою обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержанту Козлоногу, который сватался за пастушку.
— Неплохой у тебя будет супруг! — произнес старенькый китаец. — Похоже, даже из красноватого дерева. С ним ты будешь обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержантшей. У него целый шкаф серебра, не говоря уж о том, что лежит в потайных ящиках.
— Не желаю в черный шкаф! — отвечала пастушка. — Молвят, у него там одиннадцать фарфоровых жен!
— Ну так будешь двенадцатой! — произнес китаец. — Ночкой, как старенькый шкаф закряхтит, сыграем вашу женитьбу, по другому не быть мне китайцем!
